— А я не хочу жить, если это значит ползать истекающим мочой полумеханическим евнухом.

Аманда пристально посмотрела на меня, а потом сказала искренне:

— Есть почти несбыточный шанс. Я слышала от одного знакомого, что Новой лаборатории физики мезонов в Нью-Мексико требуется подопытный.

Я обшарил свою память.

— Лечение пучком элементарных частиц?

— Пионов.

— Сомнительная штука.

Она улыбнулась.

— Ты споришь?

— Нет. — Я тоже улыбнулся.

— Не хочешь попробовать?

Моя улыбка погасла.

— Не знаю. Подумаю.

— Уже кое-что, — сказала Аманда. — Я сделаю пару звонков. Неизвестно еще, заинтересована ли лаборатория в тебе в такой же степени, как ты должен быть заинтересован в них. Пока сиди дома. Я дам тебе знать.

— Я еще не сказал «да». Так что мы дадим знать друг другу.

Я не стал признаваться Аманде, но, выходя из ее кабинета, я думал только о смерти.

* * *

Как мелодраматично это ни выглядит, но я отправился в город и зашел в оружейный магазин. Через два часа я устал от пистолетов. Сталь казалась неизменно холодной и бездушной.

Дома автоответчик проиграл мне одну-единственную запись: «Ник, это Джеки Дентон. Имей в виду, что Крис устраивает пресс-конференцию в начале недели — вероятно, днем в понедельник. Мы так и не смогли предложить мало-мальски разумной теории, объясняющей три сверхновые и полдюжины новых, вспыхнувших за последние дни. Однако, насколько я знаю, этого сделать не может никто. Мы чересчур много бодрствуем по ночам, мы превращаемся в вампиров. Когда определят точное время конференции, я с тобой свяжусь. Тридцать секунд, наверное, уже кончаются, так что…»

Пока перематывалась лента, в голове у меня кружились странные мысли. Три сверхновые? Одна — всего лишь природа, перекроил я известную фразу. Две — только совпадение. Три…

Повинуясь внезапному порыву, я набрал домашний номер Дентон; никто не отвечал. Все номера обсерватории были заняты. Я считал естественным, что нуждаюсь в Джеки Дентон не только как в слушателе или в источнике информации. Между прочим, в ее кабинете в запертом ящике лежит пистолет. Она не отказала бы мне в просьбе.

Раздражающая регулярность коротких гудков заставила меня очнуться. Минутку, сказал я себе. Ричмонд, ты что предлагаешь?

У меня не было ответа. Пока.

Поздно вечером я открыл застекленную дверь на втором этаже и потревожил девственную нетронутость снега на верхней веранде. Я смотрел в ночное небо, а вокруг меня струился теплый воздух из приоткрытой двери. Несмотря на облака, затянувшие Каскадные горы, над тьмой господствовали три сверхновые. Я мысленно провел прямые линии; соедините точки и решите головоломку — что запрятано на картинке?

Несколько лет назад одна сумасбродная затея привела меня к месмеристке — так она себя называла. Накануне я вспомнил, что существует способ расширения возможностей компьютеров. Этот способ, в частности, использовали для увеличения разрешающей способности фотопроб «Маринера» и «Викинга». В то время мне казалось логичным, что и человеческую память можно как-то улучшить и прояснить с помощью гипноза. Воистину дикая фантазия. Но тогда идея показалась мне достаточно разумной и убедительной и привела в заведение мадам Гузман. Мадам Гузман имела кожу цвета бронзы; намеренно одевалась и вела себя как стереотип нашего представления о цыганке. Шарф и магический шар были уже перебором.

Перед тем как подняться на борт, Лиза остановилась на секунду и помахала с верхней ступеньки трапа; ветер разметал ее темные волосы вокруг лица.

Единственное, что удалось мадам Гузман, это как бы заморозить последний образ Лизы. Потом она приблизила меня к ней вплотную. До сих пор мне порой видится в кошмарах: глаза Лизы устремлены в даль, вся она какая-то зернистая, как на газетной фотографии. Я смотрю, но не могу прикоснуться. Я говорю, но она не отвечает. Меня знобит от холода… и я шире распахиваю застекленную дверь.

И вдруг!.. В космосе открывается глаз. Сияние, холодное как свет от лампочки холодильника в ночной кухне. Марс исчезает, поглощенный блеском новой. Еще одна, отмечаю я. Новое око завораживает меня, пригвождает к месту так же легко, как ребенок пришпиливает очередную бабочку в своей коллекции.

Ник!

Кто это?

Ник…

Ты — слуховая галлюцинация.

Здесь, на веранде, вокруг меня вихрится смех. От этого звука должны обрушиться хлопья снега на деревьях. Дрожит немое спокойствие гор.

Секрет, Ник.

Какой секрет?

В пятьдесят один ты уже вполне можешь его отгадать.

Не надо со мной играть.

А кто играет? Сколько бы времени ни оставалось…

Ну?

Одиннадцать лет ты фантазировал, плыл по течению, не реагировал ни на что.

Знаю.

В самом деле? Тогда действуй. Принимай решения. Сколько бы времени ни оставалось…

Невольно дрожа, я схватился за поручень веранды. Призрачный черно-белый зернистый портрет растворился в деревьях. С ветки на ветку, с вершины до земли, падал хрустящий снег. Деревья сбросили свою мантию. Рассыпчатая пыль взметнулась к веранде и коснулась моего лица жалящими бриллиантами.

Одиннадцать лет — это больше, чем половина срока, который проспал Рип ван Винкль.

— Черт побери, — сказал я. — Черт побери, — повторил я, глядя в небо.

На заснеженном склоне в Орегоне я вновь обрел жизнь.

И, Аманда… да. Да.

Сделав пересадку в Альбукерке, мы добрались до Лос-Аламоса с помощью «Авиакомпании Росса». Никогда в жизни я не летал на таком древнем самолете и надеюсь, что никогда больше не буду. На подходе к горам крошечный кораблик изрядно пошвыряло. Я вообще не ожидал возвышенной местности, считая, что Лос-Аламос расположен в окружающих Альбукерке прериях. Вместо этого мне открылся маленький городок, свивший гнездо в седловине покрытых лесом гор.

Безразличный голос пилота объявил приближающуюся посадку, температуру в аэропорту и факт, что в Лос-Аламосе больше докторов наук на душу населения, чем в любом другом американском городе.

— Уступая в мире лишь Академгородку, — заметил я, повернувшись к Аманде. Вокруг ее прикрытых глаз собрались морщинки. Похоже, несмотря на старую дружбу, профессиональный долг и желание наблюдать экзотический эксперимент, Аманда сожалеет, что вызвалась сопровождать меня к «фабрике мезонов».

Большая часть лаборатории физики мезонов находилась глубоко под землей. Нас изнурительно долго водили по всем помещениям; полагаю, значительно дольше, чем обычных пациентов и их лечащих врачей, — честь, выпавшая на долю не так подопытного кролика, как журналиста. Все увиденное наводило на мысли о дорогих декорациях для научно-фантастического фильма: плавные изгибы сияющего эмалевой белизной кольца главного ускорителя, напоминающие коридоры космической станции из «Одиссеи 2001 года»; зона пуска; пятиметровая пузырьковая камера, смахивающая на какую-то машину времени…

Я бывал и в лаборатории Ферми в Иллинойсе, и в Церне в Женеве и потому имел общее представление